Блог
Главная » 2009 Октябрь 30 » Грех ли воевать?13:26 Грех ли воевать? |
|
ꜛ Видеоверсия статьи. Настоящая текстовая часть содержит значительные изменения и дополнения.
Грех ли воевать? Не позволительно убивать, но убивать врагов на брани и законно, и похвалы достойно. Св. Афанасий Великий.
Всякий ненавидящий брата своего, есть человекоубийца. 1Ин. 3:15
Прежде чем приступить к подробному ответу на поставленный вопрос, необходимо усвоить: грех не может быть вынужденным, правильным и оправданным. В противовес греховному выбору всегда есть вариант поступить не греховно. Отсутствие этого выбора, означает отсутствие греха. Оба варианта могут быть не чистыми, но выбирая меньшее зло, человек поступает так, как должен поступить. А если он поступает так, как должен, то уже не грешит, ибо грешить не должно.
Итак, иногда можно услышать мнение о том, что война, даже освободительная, вызванная необходимостью защиты своей страны, есть грех и, что следует особенно подчеркнуть, грех сама по себе. Так, например, воин, выбирающий защиту Родины с оружием в руках вместо предательства, поступает правильно, но все равно грешит тем, что это оружие применяет. Или: праведник, поступившись постом ради гостеприимства ближнего, из двух грехов выбирает меньший, но и тем совершает грех. Вот террорист поливает толпу огнём из автомата. Должен ли сотрудник правопорядка пресечь злодейство немедленно убив злодея, если иным способом обезвредить его не возможно, либо должен дождаться, когда у террориста кончатся патроны и провести задержание (кстати, и в этом случае не избежав насилия)? Казалось бы, ответ очевиден, но не для всех.
При этом едва ли найдутся такие, которые назовут грехом защиту Родины как бы вообще. Более того, назовут делом по-христиански необходимым, а для солдата даже его священным долгом, прекрасно понимая, что грех не может быть необходимостью, а защита Родины в конкретном эпизоде войны и боя чаще всего в том и выражается, чтобы уничтожить врага, живого солдата, а не абстрактную вражескую силу. Иначе не будет защиты Родины, а будет предательство. Таким образом, рассуждают, как если бы говорили: всякий имеет право на то, чтобы дышать, а некоторые даже обязаны это делать, но никто не имеет права делать вдох и выдох. Странная логика.
Да, воевать, не согрешив, невозможно, но и прожить без греха нельзя. Можем ли мы на этом основании заключить, что жить – это грех? Микроб, попадая в немощный организм, неизменно вызывает болезнь, однако сам микроб не является болезнью. Всякий грех есть зло, но не всякое зло есть грех.
Если любая война есть грех всегда и грех сама по себе, безотносительно существа наших внутренних переживаний и внешних обстоятельств, то, развивая эту мысль и делая выводы, имеем далее все, как в кривом зеркале. Ясное и простое переворачивается с ног на голову, извращает сущность христианства, как мне представляется, по самым ключевым моментам.
Великая Отечественная война. Вот, советский воин с оружием в руках ждет команду отразить танковую атаку врага. Оставим абстракции… У этого солдата здесь и сейчас только два варианта: защищать, убивая, либо бросить оружие и позволить убивать тех, кто доверил ему свою защиту. Если предположить, что и то, и другое есть грех, только первое есть грех меньший, возникает совершенно новое понимание греха: человек может грешить не потому, что желает греха, и не потому, что уже от пагубной жизни своей потерял волю не грешить, но грешен по ситуации. Грешен без возможности выбора между грехом и праведностью. Так католики считают все человечество виновным в падении Адама, но православие не называет первородный грех нашим личным грехом, но повреждением, болезнью, переданной по наследству. Или же: иудеи, не работавшие в субботу, поступали благочестиво, ибо верили в чистоту предания. Но вот пришел Христос и нарушил субботу, исцелив болящего. Можем ли мы сказать, что Христос преподал пример того, как из двух грехов, один из которых исполнить субботу, но не помочь ближнему, а второй – помочь ближнему, но нарушить субботу, выбирать меньший? Нет, не меньший грех предлагает выбрать, но чистое сотворить.
Покаяние. Если из двух возможных поступков солдата, приведенных выше, греховны оба, то имеем: покаяние, пусть даже в меньшем грехе, будет невозможно. Почему?
Покаяние подразумевает обличение своего поступка, то есть вменение его себе в ошибку. Согласитесь, такое обличение будет лицемерием, ибо сей поступок, по сути, не обусловлен выбором человека, но единственно возможен для христианина, ибо второй поступок премного злее первого. Ошибки нет. Лицемерие же и покаяние не совместимы.
Покаяние подразумевает не только внешнее обещание не поступать по совершенному впредь, но и искреннюю решимость в следующий раз в похожей ситуации не поступать так, как поступил прежде или же, во всяком случае, желать оной перемены, исповедовать иное поведение тем, чему должно быть в идеале. Кающийся же не может сказать: «Я каюсь, Господи, но в следующий раз поступлю точно так же… потому как считаю это правильным и единственно приемлемым».
Или так надлежит каяться?: «Сегодня уничтожил танк с солдатом внутри, это была моя ошибка и мой грех. Завтра армада танков снова двинется на нас, и я знаю, что результатом моего бездействия станут сотни уничтоженных жителей деревни за моей спиной. Но всё равно не буду стрелять, потому что убивать – это грех, а Ты, Господи, не учишь грешить, но призываешь греха отвращаться». Что за словоблудие не достойное христианина и солдата? Определимся, что есть хорошо, а что плохо и, выбрав благо, будем держаться его, даже если это благо не совершенно и омрачено каким либо злом, ибо не всегда выбор не греховного, или почти ни когда, означает выбор совершенного и идеального. Если надо защищать убивая, то надо защищать убивая, если же таковая защита греховна, то лучше не делать этого. И хотя Церковь не мерит всех одним аршином и нисходит к немощи человека, всё же имеет наиболее чистый ориентир того как следует поступать в той или иной ситуации, даже не идеальной, и попуская грех по слабости и обстоятельствам отдельно взятого человека, не может одновременно призывать ко греху вообще. А защита ближнего, дома, Отечества – дело богоугодное и Церковью благословленное.
Так, например, Церковь, рекомендует пастырям не отлучать от евхаристического общения женщин, совершивших аборт в случаях, когда сохранение беременности угрожало жизням матерей и при соблюдении теми личного покаянного правила. Однако не благословляет детоубийство ни при каких обстоятельствах, чего нельзя сказать о защите Отечества. Ни говорила Церковь, такого воинству, чтобы оно каялось за защиту своей земли. Не говорила, что лишь нисходя к немощи человека не запрещает воевать, но лучше будет, если всё воинство сложит оружие, разойдётся по домам и отдаст землю на разорение и пролитие крови. Едва ли подобное, может звучать из Уст Церковных в принципе, но именно это имеют в виду те, которые лукаво отдают дань уважения воинскому подвигу, а между тем называют защиту Отечества с оружием в руках делом греховным.
Итак, если война – это всегда грех и грех сама по себе, то можно быть виноватым без вины и каяться без покаяния. Либо существует такой грех, в котором человек не имеет возможности каяться.
Негоже, имея смертные грехи нераскаянными, искать и выискивать в себе грехи сомнительные, а то и несуществующие, и, согрешив на поле брани предательством, сокрушаться прежде не о предательстве, а о тех ранах, что получены в ратном подвиге.
Ну, хорошо, так как же объяснить, что в обоих случаях выбора солдата будет зло, кровь, ненависть, ожесточение? Разве это не грех? Почему пришедших с войны отлучали от причастия?
Свт. Василий Великий: «отцы не считали убийства на войне убийствами из снисхождения к защитникам целомудрия и благочестия. Но, может быть, не худо посоветовать, чтобы они, как имеющие нечистые руки, в продолжение трех лет удерживались только от приобщения».
Человек всегда грешит на войне, но не потому, что война сама по себе это грех, а потому что человек по немощи своей, попадая в условия, где вынужден нести боль и смерть, искушается проявить слабость: в гневе, ненависти, злобе, осуждении, равнодушии... Соприкасаясь лицом к лицу со злом, воин питает ненависть к злому (что хорошо), но искушается ненавистью и к источнику зла – человеку (что плохо).
Ответ. Человек всегда грешит на войне, но не потому, что война сама по себе это грех, а потому что человек по немощи своей, попадая в условия, где вынужден нести боль и смерть, искушается проявить слабость: в гневе, ненависти, злобе, равнодушии. Соприкасаясь лицом к лицу со злом, воин питает ненависть к злому (что хорошо), но искушается ненавистью и к источнику зла – человеку (что плохо).
Так, например, младенец, глядя на сцены разврата, ужели грешит тем, оскверняется? Нет. А вот человек страстный (таковые все), взирая на них, оскверняется и чаще всего попускает грех в душу, по немощи своей, с которой он не привык состязаться, даже если его насильно привязали к древу и отрезали веки, дабы не мог не смотреть. И каяться ему надлежит не в том, что глаза его видели недостойное (а в нашем случае, в том, что вынужден был воевать), а в том, что сложил духовное оружие и прежде не радел о Господе, и вот теперь подобное соединяется с подобным. Каяться, как бы исповедуя раны свои и несовершенство дел любви ради. Здесь не сам поступок оскверняет человека, но внутреннее отношение к поступку, в том числе и к чужому. Ну и кроме того, что проку человеку, если он оружие свое на поле брани сложит, дабы не искушаться ненавистью к врагу, а ненависть его не оставит и Отечество не защитит?
Сказанное в равной степени относится и к священнику, однако здесь следует отметить еще нечто важное. Священник есть пастырь овчий, и что дозволено мирянину, не позволительно ему. Не может адвокат быть обвинителем, пусть даже негодяя, достойного смерти. Не может хирург зарезать больного на операционном столе, даже если тот заслуживает большего, не может добрый пастух зарезать овцу, пусть даже заблудшую, потому как стадо лишь вверено ему. Однако не вверены волки…
Полагаю, неуместно говорить об овцах и пастырском долге, если те, закованные в танки, лязгают и грохочут броней, не слышат и не могут слышать назидательного слова, но бездушной массой влекутся раздавить, сжечь и уничтожить все на своем пути.
Мне представляется, что и священнику на войне убийство само по себе может не вменяться во грех. Так и в мирное время лишение жизни может быть вызвано такой необходимостью, которой христианину (и клирику, и мирянину) невозможно противопоставить ничего иного. Однако и в этом случае священник уже не может некоторое время служить, потому как и священники имеют духовные слабости и грязь к ним тоже прилипает, и тогда следует сказать вот что. Подметание улиц грехом не является. Но, если подметавший улицу – хирург, ему нужно время, на то чтобы омыть руки, прежде чем приступит к операции. И если он по нерадению начнет оперировать с грязными руками, пусть даже испачканными делами добрыми, то не уборкой улиц, а пренебрежением к чистоте погрешит против ближнего. Верно и так сказать: работать у мартеновских печей хорошо для мускул, плохо для музицирования, а для хирурга – преступление, ибо он после такой работы человека зарезать нечаянно может.
Впрочем, даже если священник не осквернил бы себя духовно, то все равно ему следовало бы подождать, прежде чем приступит к служению небесному. Ибо это вопрос личного благочестия: подождать женщине с причастием, пока она нечиста телесно (что само по себе не грех), или землепашцу после тяжелого труда в поле, прежде чем войти в храм пойти домой и надеть чистую одежду, если есть такая возможность, тем и угодит Богу.
Сказано: «…возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39), а кто, будучи в здравом уме, пожелает себе смерти? Но кто пожелает тюрьмы или какого иного наказания? Найдётся ли человек, жалеющий того, что бы его подвергли штрафу, лишили родительских или водительских прав? Но разве в том состоит любовь к ближнему, если всяк безнаказанно сможет творить преступления? Не любовью ли к ближнему будет обратное? «Без рассуждения самая любовь, сей верх нравственного совершенства, может обратиться или в буддийское непротивление злу, или же в туманный, расплывчатый, беспочвенный, холодный гуманизм» (арх. Никон (Рождественский)). «…начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим. 13:3-4).
Ещё говорят: «Бог дал жизнь, Ему и отымать». На это ответим: всё, что имеем по естеству, имеем от Бога. И возможность говорить, и возможность творить и свободу тоже имеем от Бога. Но сие не то, значит, что человек не может быть ограничен в чём либо, если не по совести распоряжается дарованным ему. Если клевещет, оскорбляет, если будучи свободен в действиях не желает уклоняться от грабежа, убийства, другого насилия. Хотя, разумеется, умерщвление человека должно быть крайней мерой принуждения к миру и порядку.
И все же как совместить ужасы войны, даже совершенные человеком бесстрастным, с чистотою любви Божьей, в противовес греховному? Спросим себя: когда Христос выгонял торгующих из храма, хлестал их плетью, причиняя боль, переворачивал прилавки, Он перестал быть любовью? Нет. Так как же быть? Причина противоречия заключается в том, что любовь Божья совершенна, но в мире, который пал, в мире, который болен, и любовь приняла формы (изначально и по замыслу Божьему) несвойственные ей. Само Провидение Божье причиняет нередко ужасную боль людям, не переставая быть любовью и «кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его» (Притч. 13:24). По любви оперирует врач тяжело болящего, но любви этой сопутствует боль. И, только когда целью врача станет сама боль, а не выздоровление болящего, можно будет говорить о грехе. Когда же мир преобразится, а будет это по всеобщем воскресении, то в любви уже не будет боли.
Другими словами, несовершенное и даже поврежденное не всегда означает греховное. Вот человек, согрешив чрезмерным упованием на Бога, споткнулся и сломал ногу. Теперь, оказавшись в больничной палате, он видит, как нужна помощь его собрату по несчастью, встает и, хромая, а может, даже и падая, спешит на выручку. Да, помощь его несовершенна, медленна и корява.., и корява она потому, что человек тот сломал ногу, а ногу сломал, потому что согрешил, но сама помощь не греховна.
Как же часто несовершенное и все, что связано с несовершенным, уподобляют собственно греху. Говорят: «…отец лжи дьявол» (Ин. 8:44). И любую сознательную неправду называют грехом. Вот мать лежит при смерти и спрашивает сына, как там ее внуки? А внуки ее погибли час назад в страшной автокатастрофе. Ей отвечает сын, зная о трагедии: «Хорошо, мама, и очень спрашивали о твоем здоровье». Ужели кто назовет отцом этой лжи дьявола?
Главный принцип, по которому мы должны оценивать существо всех явлений: Истина есть Бог, Бог есть Любовь, следовательно, нет истины там, где нет любви. Руководствуясь в оценке тех или иных явлений преимущественно формой, мы мыслим по ветхозаветному. Человек Нового Завета должен смотреть на помысел, на то, чем руководствуется человек, совершая то или иное действие.
И ложь, и правда – это только средства. Сами по себе, в отрыве от целей, они не имеют никакой моральной окраски. Мухомор – это хорошо или плохо? Не знаю. В одних случаях – средство убийства, в других – лечения. Причинение боли – это хорошо или плохо? Не знаю. Один ударил другого, чтобы утолить свои садистские наклонности, другой – чтобы разбудить человека, который заснул за рулем. Лишение жизни – это хорошо или плохо? Не могу сказать. Один лишил себя жизни, потому что не хотел жить, другой хотел жить, но пошел на верную смерть, чтобы спасти других.
Иной спросит: а как бы Христос поступил на месте того солдата, о котором я писал вначале? Вопрос не корректен. Христа нельзя было бы назвать ни убийцей, если бы Он взял оружие, ни предателем, если бы Он его бросил. А вот нас можно.
Миссия Христа превышает все прочее, чем Он пренебрег, дабы исполнить несоизмеримо более высокое. Но это Его миссия, особая. Его и только Его. Так судья не может быть ни обвинителем, ни защитником и уж тем более быть исполнителем приговора, но следит за тем чтобы прокурор обвинял, адвокат защищал, а вынеся приговор либо отпустит подсудимого с миром, либо отдаст палачу и тюремщику, чтобы те привели приговор в исполнение.
Христос, видя истинную причину бед человечества, не коснулся внешних форм мироустройства. Он не осудил рабство, царящее вокруг, но рабовладелец, томящий в неволе брата своего, осужден будет. Будет грешен врач, оставивший болящего, хозяин, не отпустивший раба, солдат, бросивший оружие… Но Христос пришел нас спасать. И если спасающий отвлечется делами менее значимыми, то непременно согрешит тем. В свою очередь, оставленное им без внимания еще не означает греховное. Так, например, из того, что Господь не вступил в брак, не родил потомство не означает, что плохо супружество и деторождение. Из того, что Господь не воссел на царский престол, не установил справедливых законов, не навел надлежащий внешний порядок в государствах, ошибочно делать вывод, что Он против царской власти, установления юридических норм, против борьбы с преступностью государственными мерами воздействия и прочих институтов власти, позволяющим поддерживать на земле относительный порядок и принуждать к нему нерадивых граждан. Пусть воин защищает, врач лечит, а Господь спасает. И непременно следует сказать, что и Христос и ангелы Его и Богородица и тысячи небесных заступников помогали, помогают и будут помогать благочистивым защитникам Отечества. Многих же на поле брани головы сложивших Господь прославил и скольких еще прославит! Это ли не ответ Христа на то, что значит быть солдатом-освободителем.
Ещё: «А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5:39).
Свою, а не чужую. Благородно прощать врагам личные обиды, но тем более встать на защиту других, наказать предающих веру поруганию или восстающих на Отечество… Свт. Иоанн Златоуст: «Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутье или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши уста, освяти руку твою ударом…». И то верно сказать, когда некто ударил пленённого Христа, подставил ли Он злодею тому вторую щёку? Прошёл ли Господь безучастно мимо торговли в доме Отца Своего, как бы «не противясь злому»? И что есть духовные труды, борьба с дьяволом и грехом как не борьба со злом? Разве земные войны не есть отражение брани небесной? Кто, будучи одолеваем дурными мыслями, скажет: не буду противиться злому..? Ужели поступит тогда по заповеди Христа? Кто пав в яму останется в ней неподвижным, и не будет пытаться выбраться вверх? Кто из пастухов, потеряв овцу, не будет искать её, чтобы вернуть в стадо?
И.А. Ильин: «…о несопротивлении злу в буквальном смысле этого слова никто из честных людей и не думает… несопротивляющийся злу рано или поздно приходит к необходимости уверить себя, что зло – не совсем плохо… несопротивляющийся злу не сопротивляется ему именно постольку, поскольку он сам уже зол…». Не карикатурой ли на православие, злой и кощунственной издевкой будет, если кто глумится над женой в присутствии её мужа, а муж, вместо того, чтобы силу применить, будет подставлять обидчикам свои щеки..? Впрочем, древняя поговорка еще боле прозрачна: «Если тебя ударили по правой щеке – подставь левую, но не дай себя ударить». В Палестине высшей формой демонстрации презрения было нанесение ударов ладонью. Вначале по одной щеке, затем по второй. И если человек признавал себя виновным то должен был поочерёдно подставлять под удары обе щёки. Христос, не поступил так, ибо не признал себя виновным и достойным унижения (Ин. 18:22-23). Нам же заповедовал смиренно признавать свою вину, но если действительно виновны, дабы не упорствовать во грехе и не раздражать тех, по отношению к кому поступили не справедливо.
Ко злу надо относиться как к попущению Божьему, пытаться устранить, но за всё благодарить. Наказывай, но не мсти, вразумляй, но не издевайся, не отвечай злом на зло, не воздавай на всё равное обиде воздаяние, но когда возможно милуй, тем исполнишь заповедь. Не противиться злому значит не противиться человеку, но злу несомому человеком противиться необходимо. Например, не спорь, если спор бесполезен и только разжигает ненависть, но в делах поступай по совести.
До какого безумия можно дойти в слепом следовании букве, выдергивая отдельные тексты из Писания, но при этом, не замечая других. Служитель букве, а не любви, тот, кто мечет бисер перед свиньями (Мф. 7:6), кто подставляет щеки тому, о ком знает: не устыдится благородством поступка, не остановится, но только ожесточится. И в том, повинен будет, если вместо доброго умножит злое, и вместо вразумления злодея уверит его в безнаказанности. Таковое «смирение» есть притворство, не красота поступка, но обезьянья рожа в кривом зеркале. Всяк, кто ругает защиту Отечества, либо глуп, либо покрывает свою трусость и малодушие, либо он и есть убийца, ибо человеконенавистник.
«Не убивай» (Исх. 20:13).
Свт. Филарет Московский, объясняя шестую заповедь в Православном Катехизисе, писал: «Не всякое отнятие жизни есть законопреступное убийство. Не является беззаконным убийство, когда отнимают жизнь по должности, как-то: 1) когда преступника наказывают смертью по правосудию; 2) когда убивают неприятеля на войне за Отечество». Он же: «Люби врагов своих, сокрушай врагов Отечества…». Добавим:
Во-первых, оперируя нормами Ветхого Закона, следует напомнить: «Вы слышали, что сказано древним.., а Я говорю вам…» (Мф. 5) Нет, Новый Завет, вовсе не отрицает греховность убийства, воровства или лжесвидетельства, более того, утончает природу греха в глазах Божьих, недостающее дополняет, недосказанное объясняет, простое делает совершенным, уничтожает лишнее и наносное. Однако, нет нужды простые истины, адресованные дитя, пересказать слово в слово мужу. С тех пор как Бог через Моисея дал заповеди древним, с учетом их духовного возраста, примитивных понятий о добре зле, многое изменилось: Христос пришел на землю став мерилом всему, что было прежде и тому, что надлежит быть сегодня и после, каждому поступку, мысли, действию или бездействию. Но коль начали исследовать законы древних, продолжим.
Обратимся и к оригиналу Писания. «Не убей» – на древнееврейском «ло тирцах», означает запрет на безнравственное, злодейское убийство, а не лишение жизни вообще (лаарог). И если бы Господь запрещал всякое лишение жизни, то на скрижалях Моисея было бы начертано «ло таарог». Более того, Закон сам предписывал, в определенных случаях, предавать смерти преступников («арига» – справедливая казнь, убийство ради защиты ближнего и т.п.). А убийство «вообще» следовало бы отнести так же и ловле рыбы, и умерщвлению докучливого комара и срезанию колоса во время жатвы и всё это назвать преступлением против заповеди.
Вспоминая ветхозаветное «не убий», как прямое руководство в жизни, что ж не вспоминаем другое: «Если кто убьет человека, то убийцу должно убить…» (Чис. 35:30), «Ворожеи не оставляй в живых» (Исх. 22:18), «Всякий скотоложник да будет предан смерти» (Исх. 22:19), «кто… даст из детей своих Молоху… народ земли да побьет его камнями» (Лев. 20:2), «Если дочь священника осквернит себя блудодеянием… огнем должно сжечь её» (Лев. 21:9)… Подлежали смерти злословящие родителей (Лев. 20:9), прелюбодеи (Лев. 20:10), содомиты (Лев. 20:13), богохульники (Лев. 24:16), за нарушение субботы (Исход 31:14-15), инцест (Лев. 20:11), изнасилование (Втор. 22:25) и другие преступления. Не призываю следовать данным предписаниям, но давайте обратим внимание, на то, что если всякое лишение жизни Законом запрещено, в таком случае будем вынуждены признать противоречия в нём, что невозможно.
Встречаем в Писании и прямые указания на ведение войны: «Когда введет тебя Господь, Бог твой, в землю, в которую ты идешь, чтоб овладеть ею, и изгонит от лица твоего многочисленные народы… и предаст их тебе Господь, Бог твой, и поразишь их, тогда предай их заклятию, не вступай с ними в союз и не щади их (Втор. 7:1-2); «Когда ты выйдешь на войну против врага твоего и увидишь коней и колесницы и народа более, нежели у тебя, то не бойся их, ибо с тобою Господь Бог твой…» (Втор. 20:1); «А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию…, как повелел тебе Господь Бог твой, дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих…» (Втор. 20:16-18). «Сим победиши!» известил Господь Константина Великого о грядущей победе над нечестивым противником и войском его, явив крест на небе. Так Господь принес в жертву малое, чтобы уберечь много большее и не погрешил тем, ибо Бог не может грешить, совершенен и неизменен, но исходит из ситуации сложившейся в конкретный момент человеческой истории, в которой из двух зол выбирает меньшее, то есть лучшее, следовательно, верное, не греховное. Впрочем, добавим – несовершенное, ибо подобный выбор между «плохо» и «очень плохо» обусловлен последствиями греха.
«Так говорит Господь Саваоф: вспомнил Я о том, что сделал Амалик Израилю, как он противостал ему на пути, когда он шел из Египта; теперь иди и порази Амалика, и истреби все, что у него; и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла» (1 Цар. 15:2-3). Может ли Господь призывать ко греху? Вопрос риторический.
В житии великомученика Пантелеимона читаем, как палачи, поражённые откровениями Божьими, отказались продолжать казнь святого, но Пантелеимон призвал их завершить начатое и убить его. Мог ли святой угодник Божий призвать к тому, что было не угодно Господу, за что палачи его осуждены будут и лишены Царства Небесного? И здесь ответ очевиден.
Наконец, в этом вопросе даже светское право различает убийство и причинение смерти, как то: по неосторожности, в случае крайней необходимости или необходимой обороны, смертной казни, не называя всякое лишение жизни убийством. Что значит, не убей? То и значит, что не будь убийцей. Допустимо ли защитников Родины, себя не пожалевших, во имя жизни и свободы нашей называть убийцами? Потерпит ли ум благодарного потомка столь кощунственное определение? А убивающий себя, убийца? Безусловно. Но разве можно назвать убийцей того, кто идет на верную смерть, спасая других? «Нет большей любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). Самоубийца ли тот, кто добровольно вошел в избу, заранее зная, что за ним ее немедленно закроют и подожгут? Да, самоубийца, пусть даже и не своими руками лишил себя жизни. Но разве Христос не знал, куда идет и что Его ждет? И мы не называем Его самоубийцей. Мы делаем различия в данном вопросе и делам это правильно, руководствуясь внутренним, а не внешним движением идущего на смерть.
Итак, не всякое лишение жизни есть убийство. В свою очередь убийцей можно стать, согрешив желанием смерти в помыслах, а можно и на деле, лишив человека жизни, оскверниться, например, равнодушием ко смерти неприятеля, но не совершить греха убийства по заповеди.
Что же служит здесь критерием? Все то же внутреннее отношение к тому, что мы делаем и для чего. Солдат-освободитель, убивающий агрессора, если убивает не ради убийства как такового, не по ненависти к брату своему, но по ненависти ко злу, несущему братом, уже не убивает. Лишение жизни здесь не является целью самой в себе, но только средством избавления от зла еще большего, чем само лишение жизни. Злоба же, возмущаемая в солдате во время умерщвления брата есть грех, но порожден этот грех не лишением жизни как таковым, а немощью человека.
Отметим и то обстоятельство, что земная жизнь человека не представляет собой некую абсолютную ценность. Жизнь человека должна рассматриваться в разрезе вечности и его посмертной участи. А у Бога все живы (Лк. 20:38) и те, что ещё ходят по земле и те чьи тела уже истлели и «…не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне» (Мф. 10:28). Потому Илья пророк зарезал жрецов Вааловых (3Цар. 18:40) и, нет сомнения: тем Богу угодил, что предпочёл душу человеческую бренности тела которому рано или поздно придёт конец.
Еще: «Война является физическим проявлением скрытого духовного недуга человечества – братоубийственной ненависти…» (гл. 8.1 Основ социальной концепции Русской Православной Церкви). Однако, и как уже отмечалось выше, справедливо ли связывать с таким определением войны того, кто в руки берет оружия ради её прекращения, то есть прямо противоположных целей, которые, впрочем, не могут быть достигнуты иным образом кроме как собственными средствами войны? В конце концов, любое страдание, любое зло вошли в мир по причине греха, но как показано выше, хирург, причиняющий боль ради прекращения боли не погрешает тем и сам Господь направляет и использует средства зла на благие цели, что видим мы всю историю человечества.
Если физическая болезнь порождена духовным недугом, то для устранения истинных причин болезни конечно нужно исцеление души. Но сие благоразумие не отрицает необходимость врачевания физического. Да, война есть порождение греха, но что делать, если болезнь настолько усугубилась, что требует хирургического вмешательства? Что делать если всё насколько далеко зашло, что уже вражеский танк ползёт по твоей земле, уничтожая всё на своём пути? Необходимо остановить зло! Вооружившись силой духовной, а если её одной мало то и стрелковой и даже крупнокалиберной… Сие надлежит делать и того не оставлять (Лк. 11:42), чтобы и душу и тело защитить страны твоей и каждого человека в отдельности. Если же кто вспомнит, что некоторые святые пренебрегли искусство земных лекарей, целиком доверив себя Врачу Небесному, то не надлежит ли нам соотносить силу своей веры и своей молитвы с силой веры и молитвы великих подвижников, а соотнеся, исходить из того, что имеем? Кабы все были святы, то не было бы и нужды в войне или в какой иной защите кроме как молитвенной.
«Признавая войну злом, Церковь все же не воспрещает своим чадам участвовать в боевых действиях, если речь идет о защите ближних и восстановлении попранной справедливости. Тогда война считается хотя и нежелательным, но вынужденным средством. Православие во все времена относилось с глубочайшим почтением к воинам, которые ценой собственной жизни сохраняли жизнь и безопасность ближних» (гл. 8.2 Основ социальной концепции Русской Православной Церкви). Более того, как показывает история, Русская Православная Церковь сама и неоднократно принимала самое деятельное участие в обороне своей канонической территории и противостоянии внешнему врагу. Это особенно полезно напомнить тем ревнителям непротивления злу силой, а попросту говоря толстовцам, которые утверждают что помощь воинам-освободителям, ополченцам, партизанам необходимо оказывать лишь молитвенную. А как же сотни миллионов рублей собранных РПЦ на нужды фронта в годины Великой Отечественной? Не для того ли на средства Церкви сформированы были танковая колонна «Дмитрий Донской» и эскадрилья «Александр Невский» чтобы русский Иван убил немецкого Ганса? Хватит заниматься словоблудием. Именного для этого! И преподобный Сергий Радонежский не ограничился молитвенной помощью Дмитрию Донскому, но отдал в дружину ему монахов Ослябя и Пересвета, что бы те мечом разили супостата. И что есть молитва о прекращении войны, только ли о вразумлении и умягчении злых сердец? А если ни каким иным образом кроме как уничтожением противника война кончиться не может? Что если по написанному: «взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26:52) и «земля не иначе очищается от пролитой крови, как кровью пролившего ее» (Чис. 35: 33)? То и значит, что о молиться надлежит о прекращении войны любым способом попущенным Богом, в том числе разгромом вражеской силы, или же прямо: о победе страны нашей «властех и воинстве ея», присовокупив: «но да будет Твоя воля».
Не редко можно услышать глумливые высказывания отдельных маргиналов в адрес таких понятий, как патриотизм, народность, и, с другой стороны, не менее безумными нахожу высказывания из церковной среды: «Служить надо не народу, а Богу».
Сказано: «Господа, Бога твоего, бойся, и Ему одному служи" (Втор. 6: 13). Однако велика разница между людьми в призвании на служение. Для одних людей послужить Христу – раздать все имущество свое нищим, других – кормить и воспитывать малолетних отпрысков, третьих – возле болящей матери подвязаться, четвертых – взять оружие и послужить народу. И все это может быть служением Христу. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35), «… как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40).
Еще одно: «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1 Тим.5:8). Здесь Павел, как видим, выделяет из всего рода человеческого категорию «своих» – тех, с кем человек связан особым образом, связан верой, историей, традицией. И даже более того, – выделяет домашних. Вот и юный Варфоломей, прежде чем стать Сергием, подвязался возле родительных больных, а отдав долг сыновий, посвятил себя Богу в подвиге иноческом. Да, во Христе нет ни эллина, ни иудея, но продолжим: «нет мужеского пола, ни женского» (Гал. 3:28). Разве Церковь Земная не делает здесь различия? Делает, ибо мы на земле еще, а не на Небе, и немало порадуем дьявола, если сотрем эти различия.
При всем вышесказанном, соглашусь, что есть нечто поврежденное в оправдании войны и вообще зла. Посему думаю так: оправданию зла надлежит быть не в рассуждениях, без должной на то необходимости, а прежде всего в делах, обусловленных невозможностью для христианина поступить иначе, как то: ратных и делах милосердия, примирения ближних посредством лжи, или защиты родины пролитием крови, и тем более в плодах от этих дел.
Все же приведу еще, в заключение, цитату из писем игумена Никона (Воробьева), которая весьма сжато и точно дает мерило всем нашим поступкам: «Для христианина только те дела добрые, которые делаются во исполнение заповедей евангельских, следовательно, во исполнение воли Божией. Убить человека по воле Божией есть добро, а без воли Божией, вопреки воле Божией спасти от смерти человека есть зло» и слова свт. Иоанна Златоуста: «Если кто даже совершит убийство по воле Божией, это убийство лучше всякаго человеколюбия; но если кто пощадит и окажет человеколюбие вопреки воле Божией, эта пощада будет преступнее всякаго убийства. Дела бывают хорошими и худыми не сами по себе, но по Божию о них определению».
А. Миронов. 2009 г.
Исправлено и дополнено в 2014 г.
читайте по теме: Ложь
|
|
|