Блог
Главная » 2022 Январь 8 » Воспоминания об армии. Часть 209:19 Воспоминания об армии. Часть 2 |
 Самашки
На территории Чечни личный состав 48 ПОН разделился на несколько отрядов, каждый из которых закрепился на том или ином участке, как правило возле населённого пункта. Самый крупный (человек 100-150) расположился на возвышенности рядом с селом Самашки. Сюда меня и привезли.
Напротив заставы постоянно горело что-то похожее на газо- или нефтепрофод, зарево от него распространялось на многие километры.
Напомню, я был прикомандирован к роте связи. Разумеется, бронетехники в нашем подразделении не было. Вместо БТРов — КШМ (командно-штабные машины). КШМ состояла из трёх частей: кабины водителя, отсек связиста и пункт командования, в котором располагался стол и по краям — два спальных места. В кабине жил и нёс службу водитель, в отсеке связиста – связист, в пункте командования — командование заставы и вообще всех подразделений нашего полка по местам временной дислокации.
Другая часть личного состава роты связи располагалась в передвижной мастерской на базе ГАЗ. Металлический кузов, приблизительно 4×2,5 м вмещал в себя множество «спальных» мест: четыре — вдоль бортов (ближе к кабине это были столы, ближе к выходу — ящики, на этих ящиках я впоследствии и спал); три или четыре съёмных гамака натянутые от борта к борту (первоначально я спал на одном из них); ещё четверо солдат младшего призыва располагались в узком проёме на полу (позже их куда-то переселили); и несколько человек отдыхали после службы в кабине... сидя.
Наверно тяжелее всех было водителям, большую часть «отдыха» они проводили на улице, прислонившись головой к «дырчику», так и дремали под снегом, под дождём, на ветру… «Дырчик» — зона их ответственности, агрегат вырабатывавший для всей заставы электричество. Работал он непрерывно. Нужно было постоянно следить за уровнем топлива и подливать солярку.
Один из водителей в последствии пострадал. Его зажало между двух машин, когда одна из них тронулась. Солдат попал в госпиталь, где ему, по слухам, удалили часть кишечника.
Самашки, которые были сосредоточением крупной дудаевской группировки, за два месяца несения службы в них, запомнились главным образом тремя следующими факторами.
Первое: постоянная канонада. Всё время кто-то стрелял и палил. С нашей стороны — крупнокалиберная зенитка, припоминаю использование ПТУР. Нередко появлялись вертолёты и обстреливали Самашки с воздуха. Палили из миномётов. Когда из того же орудия прилетело и нам, по Самашкам ударила РСЗО «Град» (я насчитал восемь залпов). Некоторое время она стояла рядом с мастерской, от сюда же работали миномётчики: один боец привязывал на хвостовик мины мешочек с порохом, а другой осуществлял её в запуск.
Во время встречного обстрела несколько мин врага упали рядом с палаткой спецназа: несколько раненных, в том числе мой приятель (имя его не помню) получил осколочное ранение в зад. Спецназовец «Тайсон» остался без глаз. Он и служить то не должен был, говорили у него был варикоз, но упросил призывную комиссию взять его в армию.
Несколько раз наши подразделения спускались вниз и участвовали в спецоперациях на территории села. От роты связи брали одного — два бойца которые «качали связь» с армейской переносной рацией на спине.
Я был уверен, что все мирные жители давно покинули село, учитывая, что там происходило. О том, что на его территории были не только боевики, но и мирные жители я узнал только после демобилизации. Хотя о чём-то таком догадывался. Наблюдая сверху за проведением очередной операции, я стал свидетелем следующей картины. По краю села движется уазик. Его подбили (боюсь ошибиться, но насколько помню: из нашей зенитной установки). Оказалось, что в автомобиле находились гражданские. Никто не погиб, но привезли раненую женщину лет 45-ти, русскую. Она сидела на снегу, бедро у неё было окровавлено, ей оказывали медицинскую помощь.
Бинтовали пару раз и меня, но оба «ранения» были не боевые: голову (результат неуставных отношений) и тот самый палец, который я распахал ножом ещё будучи хлеборезом. Он жутко распух, каждое утро я скачивал с него приличные порции гноя и по совету заботливых сослуживцев поливал мочой и посыпал раны пеплом от сигарет (я тогда курил). В результате чуть не остался без пальца. Я все жё решил обратиться к фельдшеру: он произвел нехитрую операцию, очистил палец от гноя, забинтовал и я пошёл на поправку.
Второе: холод. Выматывающий физически и морально, круглосуточный холод. Днём я выполнял отдельные поручения командования (о них чуть позже), а ночью меня привлекали к несению караульной службы.
Что представлял собой внутренний караул? Часовой, во всяком случае в ночное время, располагался возле расположения каждого подразделения. Для передвижения ночью по территории заставы существовала система паролей, которые менялись каждый день. Например «7». Приближаясь к часовому, он кричал «десять» или, например, «пять». Дальше нужно было произвести несложную математическую операцию. Отзывом будет «3» и «2» соответственно.
Недалеко от мастерской ещё до моего прибытия вырыли яму глубиной по шею. В этом ледяном мешке мы и сидели спасаясь от ветра. Несли службу по одному, промораживались до костей, да и в машине особо не согреешься.
Новое обмундирование ни разу не выдавали, хотя впоследствии я раздобыл где-то БУ-шный, но достаточно крепкий комуфляж взамен пришедшего в негодность. Верхняя пуговица моего бушлата оторвалась, шарфа не было как, впрочем, и простуды и насморка за всю последующую службу. Носки очень быстро стёрлись и до окончания службы я носил сапоги на босу ногу. Основание голенища одного из сапог порвалось, в него постоянно забивался снег. Когда потеплело, это стало даже плюсом, но зимой доставляло массу неудобств.
В довершении картины у меня не было перчаток. Да, к командировке я явно не подготовился. Заместитель командира полка полковник Коновалов (кажется так) на одном из построений заметил это, вызвал меня из строя и подарил свои.
Да, у нас были достойные офицеры. Один из таких: комбат майор Миллер. Говорили он буквально спас своё подразделение грамотными действиями из какой-то заварушки. Его жена служила в штабе, в Новочеркасске. Много позже я встретил его на одной из застав и спросил: «как там, в штабе, взяли кого на моё место?». На, что он увесистой ладонью треснул меня по спине и ответил: «а как же? Свято место пусто не бывает».
Третье: бельевые вши.
Кровососы завелись уже к середине января. Ещё долгое время они буквально съедали меня заживо. Днём особо не беспокоили, но когда я ложился спать, начинали грызть, особенно в районе лодыжек, которые я расчёсывал до крови. Моим желанием тогда было не вкусно поесть. Я мечтал о горячей ванне.
За полгода службы в Чечне нас «помыли» один раз, как раз в Самашках. Баня представляла собой палатку, в центре которой примостили кран и подвели воду, вероятно из расположенной выше бочки. Под ногами грязь и несколько досок на пути к живительной влаге. С водой вообще было туго. Её от куда-то привозили, и как минимум раз толи нарвались на засаду толи на мину. У края заставы как раз стояли две единицы подбитой техники: БМП с разорванным днищем в районе механика-водителя и БТР. В БТР я не заглядывал.
Помыться, по сути, не удалось. На тонкую струйку приходилось три-четыре человека, мы побрызгали на себя водички, оделись и ушли. Больше нас не мыли.
Ближе к весне подвезли… Я не знаю, как это называется: армейская машина, узкий отсек в кабине которой был предназначен для уничтожения бельевых вшей. Туда закидывали одежду, в отсеке поднималась высокая температура, и… вытряхивай трупы. Собственно на этом, вшивая проблема закончилась. Но ещё до приезда чудо-машины я пытался решить её самостоятельно.
Позаимствовал у кого-то летнюю «афганку», переоделся и покуда не замёрз, стоял возле костра с огромным чаном. В чане растопил снег и бросил в воду всю свою форму, включая бушлат. Прокипятив, вновь переоделся и несколько дней сох. В довесок, именно в первую «сырую» ночь на моё место в мастерской кого-то разместили, может быть вновь прибывшего контрактника. Как бы то ни было я разделил участь молодых солдат: в кабине нас было четверо, «спали» сидя, от меня шёл пар. А через неделю, вши, кстати, завелись вновь. Да и как им не завестись, когда я видел их, ползающими в машине…
Общие построение самашкинской заставы. Командир полка полковник Михаил Корсик предложил тем, кто не выдерживает выйти из строя. Таковых обещал вернуть в Новочеркасск. Никто не вышел, да никто никогда и не жаловался. Хотя не скрою, вернуться хотелось. Много позже я даже зондировал вопрос о возможной замене (приезжал кто-то со штаба), но мне суждено было дотянуть лямку до конца. О чём не жалею.
Чем я занимался ещё помимо караула и борьбы со вшами?
Карту довелось рисовать только раз.
Часть армейской палатки с солдатами была перегорожена, или это была отдельная. Я стоял за столом, чертил что-то порученное мне на карте. Снаружи, началось заваруха: беспорядочная стрельба, слышались залпы миномётов. А может быть это были разрывы. В палатке помимо меня была ещё... маленькая, шустрая, таких называют «пигалица». Помню её ещё по Новочеркасску, вероятно жена кого-то из офицеров, тоже в погонах. Она ходила туда-сюда по палатке в состоянии близком к истерике, периодически всхлипывала и плакала.
При разгрузке боеприпасов кто-то узнал меня по службе в штабе и ящики полетели в мою сторону с особым воодушевлением. Так, в Новочеркасске правилом дурного тона было просто положить поднос с грязной посудой в окно мойщика. Нужно было швырнуть поднос, грохнуть о скопившуюся посуду, чтобы остатки супа полетели солдату в морду. А у бойца секунды промедления грозили полным завалом и без того переполненного окна. К ящикам с патронами прилагались соответствующие слова, дескать «держи, писарюга, побудь в нашей шкуре...». Никто из них не был в моей...
За мной очень быстро закрепилось прозвище БЧС от названия того, чем я занимался: сбором боевого и численного состава. У меня была «портянка» с мудрёной таблицей. Каждый день я обходил все палатки и уточнял её графы: количество личного состава в наличии, убывших, больных.., данные по технике и вооружению. Позже всё эту суммировал и докладывал руководству.
Первоначально я делал это только на своей заставе, затем тоже самое по всем остальным. С этой целью, почти каждое утро садился на БТР как правило спецназа или разведки и мы объезжали заставы полка. Где я только не был. Ездили и по открытой местности и по лесу, но удивительно дело, я ни разу не попал ни в засаду, ни на мину.
Проезжая мимо того или иного населённого пункта, дети и женщины оставляли свои дела, разворачивались в строну нашей группы и приветствовали, махая поднятой вверх ладонью. Едвали все они были рады нашему появлению, вероятно думали, что так обеспечивают свою безопасность.
Однако, вернёмся к Самашкам.
Одно из таких поручений мне запомнилось особо. Я попал в плен, причём к своим же.
На заставу прибыл майор Зозуля. В последствии он будет ранен, осколком в спину, а из-под огня его вытащит наш связист.
Дал он мне ЦУ: переписать номера всей бронетехники заставы. С ближайшими я справился быстро, но на холме в расстоянии около полукилометра или больше, стоял ещё один БТР. Наш, не наш? Спросить у Зозули? Характер у него был сложный, рисковать не стал.
Решил дойти. Надо сказать, что путешествие было не безопасным. Во-первых со стороны Самашек я был открыт для снайперов, во-вторых рисковал получить пулю от сослуживцев: к своей заставе мы никого не подпускали. Однажды заметили движущегося в нашу сторону всадника, доложили Корсику. Ответ: «у вас, что, зенитки нет?»…
Когда я приблизился метров на 30 к уже хорошо просматриваемой заставе меня остановил часовой: «Ты кто?». Отвечаю: «Свой». На мне ни эмблем, ни даже кокарды (в целях светомаскировки мы их сняли). Подхожу ближе. Часовой, вооружённый ПКМ приказал поднять руки и идти вперёд.
Я начал было возмущаться, но он ткнул мне в спину дулом пулемёта и со словами «чеченского лазутчика поймали» впихнул в расположенную рядом палатку. Несколько солдат сорвались с мест, а из перегородки выбежал офицер. По-моему он был не трезв: «Где эта сволочь!».
Думаю: расстреляют ещё… Но вовремя сориентировался: «У меня в кармане — говорю, — военный билет… я с соседней заставы… мне приказали переписать ваши БТРы». Проверили. Офицер, удивлённо и несколько раздосадовано: «Ты, что сюда пешком пришёл?».
Я уже понял, что пришёл куда-то не туда, но чтобы не выглядеть дураком, переписал номер бронетехники и вернулся назад.
Что ещё запомнилось?
Проведя в Самашках месяца два, наша застава получила приказ поменять место дислокации. Мы и раньше это делали, на полкилометра сместившись восточней села. Причина: боевики уже пристрелялись, и нужно было «сбить им прицел». На этот раз мы покидали Самашки. Тогда и в последующие переезды это проходило как минимум в два этапа: сначала основная часть личного состава, через день — оставшиеся. Первая колонна рисковала значительно больше. Как минимум раз она попала в засаду, были погибшие и раненые.
Помню лейтенанта. Молодой, высокий, с открытым типично русским лицом. Волосы были светлые, слегка кудрявые. Он и его товарищ закончили военный вуз и прошлым летом были распределены к нам в полк. Они и в командировке были вместе. Ребята говорили, что летёхе хвостовиком от выстрела гранатомета снесло половину головы.
Мне доводилось переезжать только вторым номером.
Перед окончательным отъездом наблюдал следующую картину: вырыли котлован метров десять в длину и сгрузили в него ящики с боеприпасами. Может их сняли с брони подорванной бронетехники (некондиция). Но не подорвали, не сожгли, что странно. Насколько я помню, просто засыпали…
В Самашках меня в числе прочих бойцов наградили знаком ВВ МВД СССР «За отличие в службе» II ст.
|
|
|